До пяти лет он думал, что его зовут «заткнись»
Печальный анекдот
Вы знаете, как трудно растить детей? Ну, вы знаете, зачем я спрашиваю. Иногда думаю о том, что же самого трудного в этом процессе. Одна из сложностей, с которым я регулярно встречаюсь в практике и, конечно, сама ощущала как родитель — отделять свои переживания и потребности от переживаний и потребностей ребенка. При всей простоте и очевидности это бывает совсем непросто сделать. Мы растим детей, чтобы у них была своя жизнь или чтобы нам с ними легко жилось? Мы заботимся об их счастье, предостерегая, критикуя, поддерживая какой-то их шаг? Или, делая это, мы заботимся о себе? С помощью родительских посланий мы готовим их к будущему или пытаемся уберечь от всего, чтобы не переживать собственный страх перед их возможной потерей?
Я уверена, что почти никто не ответит на эти вопросы однозначно. Потому что в каждом родительском решении и отклике сквозит и то, и другое. Невозможно вырастить детей, совершенно игнорируя наши родительские и человеческие потребности. В конце концов, нашим детям с самого раннего детства важно встречаться с тем, что вокруг них люди, которых тоже важно учитывать.
Даже если мы будем «задвигать» свои потребности, чувства и желания, они все равно проявятся в нашей жизни с ребенком. Если родитель в недостаточной степени знает себя, не разбирается в собственных чувствах и иных движениях души, то ему трудно свои переживания опознавать, обозначать и присваивать как свои. Не в силах «переварить» собственные переживания, родитель выплескивает их на ребенка в виде самых разнообразных реплик, которые взрослому кажутся обоснованными, важными, защищающими, ограждающими, смешными, педагогичными, поддерживающими. При этом далеко не все взрослые осознают, что маленький человек будет воспринимать родительские слова не как просто прямую речь, а как символическое послание, которое встроится в его психику и будет влиять на его представление о себе и мире.
Что происходит со взрослым?
Чаще всего взрослому сложно иметь дело:
со своим страхом — не справиться со взрослой позицией, исчерпать родительский авторитет, не обеспечить безопасность и так далее. И поэтому послания «Не лезь, не прыгай, не начинай, не делай, не рискуй, не пробуй...» воспринимаются не как «Я боюсь за тебя», а как «Мир полон опасностей, а ты мал, неуклюж, неспособен, без моей родительской опеки ты пропадешь»;
со своей завистью — к тому, что у ребенка больше возможностей, чем было у родителей когда-то, что дети беспечны, свободны от обязательств, радостны и активны. Неосознанная зависть прорывается во фразах: «Вам бы только веселиться», «Жизнь — трудная штука», «Сейчас веселишься, потом плакать будешь», «Ты думаешь, тебе тут медом намазано?», «Много хочешь, мало получишь...». Говоря так, взрослые думают, что готовят детей к жизни, в которой им не будет все легко доставаться (хотя готовить к этому не надо, ребенок и так с этим встретится). Но сквозь не признаваемую взрослым зависть он слышит: «Удовольствия запрещены, в жизни будет много испытаний и сложностей, радость и легкость осуждаемы, если не хочешь разозлить родителей, не радуйся, не наслаждайся, мучайся, преодолевай, все время жди трудностей и справляйся с ними»;
со своей виной — что-то не доделываем как родители, что-то не можем дать, и вот уже наша вина вручается ребенку: «Никто тут тебе ничего не должен», «А ты о матери подумал?», «Терпи казак, атаманом будешь», «Хочется, перехочется», «Я тебе всю жизнь отдала, а ты...». Мы не можем сказать им прямо: «Я сожалею, что не могу дать тебе всего, что тебе нужно». По сути мы вместо этого внушаем: «Ты не важен для меня, ты должен испытывать вину за свои желания, твои желания и существование — нагрузка для меня, все мной вложенное ты должен вернуть»;
со своей тревогой — за то, что все пойдет не так, мы не справимся, все выйдет из-под контроля, будет катастрофа. Как же трудно перерабатывать собственную тревогу, и вот она уже вручается ребенку, часто в самый сложный для него момент, когда ему и своей тревоги достаточно. «Ты все продумал?», «Ты хорошо подготовился к экзамену? Все выучил?», «А ты знаешь, что самолеты падают, зачем ты туда летишь?», «Я вчера смотрела передачу, там рассказывают, что появился маньяк, он крадет детей». И это отнюдь не воспринимается ребенком как «Будь внимателен». Скорее как: «Если ты не будешь постоянно все контролировать, все предусматривать, с тобой непременно случится катастрофа»;
со своим стыдом — за то, что люди скажут о наших детях, что будут говорить и о нас, как родителях. Стыд — чувство, от которого также хочется очень быстро избавиться, поскольку ощущать его очень неприятно. Зато застыдишь ребенка, и становится легче — стыд перемещается в детскую психику, освобождая нас: «О чем ты думал?! Где была твоя голова?!», «У тебя руки-крюки!», «Ты мне не сын!», «Наш Ванечка так бы никогда не поступил!», «Все дети как дети, а ты...!», «Вот за что мне такое "счастье"!». Будьте уверены, что в ребенке это намертво закрепится как: «Я неисправимо, ужасно плохой. Я все только разрушаю. Всем было бы лучше, если бы меня не было. Право на существование на Земле и в моей семье еще нужно заслужить»;
с конкуренцией — дети моложе, у них вся жизнь еще впереди, они могут превзойти нас, исполнить то, что нам не удалось. Не все осознают и могут переработать собственные конкурентные мотивы. «Нет вы посмотрите, тоже мне певица (актриса, поэтесса) выискалась!», «Медведь тебе на ухо наступил», «Ты о себе тут много не думай», «Сначала вырасти, а потом командуй!», «Будут у тебя собственные дети, еще наплачешься, вспомнишь мать», «Умный больно (уничижительно)», «Яйца курицу не учат», «Ты сначала школу закончи, а уж потом рот свой открывай». Попытки поддержать собственную стремительно падающую самооценку за счет ребенка, конечно, удаются. Только детям потом почти невозможно поверить в себя, даже если они добиваются самых выдающихся успехов. Успех уже не делает их счастливыми, им трудно поверить в то, что они действительно смогут победить, достичь успеха.
Что взрослый может сделать?
Я понимаю, что трудно все время думать о том, что мы говорим нашим детям, тем более в сердцах. Быть осознаннее и сдержаннее нам помогут несколько приемов.
Если мы хотя бы иногда будем задумываться о том, что мы формируем детей нашими откликами, реакциями, словами. И поэтому будем хотя бы иногда, не находясь в аффекте и стрессе, думать о том, что же мы хотим сформировать.
Если мы не будем считать ребенка принадлежащим нам объектом, с которым мы, обладая беспредельной родительской властью, можем сделать все что угодно, а будем считать его близким человеком, достойным нашего уважительного отношения вне зависимости от его возраста.
Если мы примем за данность, что близкий человек (муж, жена, ребенок) — не объекты для отыгрывания наших непереваренных чувств, а другие, близкие и дорогие нам люди, которые сами в этот момент могут быть эмоционально перегружены. В идеале мы, взрослые, не только должны уметь справляться с нашими чувствами, не нагружая ими наших детей, но и уметь помогать нашим детям, чья психика еще формируется, опознавать, называть и переживать то, что преподносит им жизнь.
Мы многое говорим нашим детям, в том числе, конечно, хорошее. Ребенок вылепливает, складывает образ себя во многом именно из родительских отражений. Насколько объемным (с разных сторон) будет это отражение зависит от того, насколько взрослыми оказались родители, насколько они способны заметить именно его, ребенка, вынырнув из водоворота собственных аффектов и чувств. Адекватные и искренние отражения становятся большим и надежным ресурсом детей, на который они потом опираются в моменты сомнений, тревог и терзаний. Большую часть жизни ребенок опирается на знание о том, кем вы его считали. Пока не сформирует собственную способность оценивать себя. При условии, что не потратит жизнь на доказательство того, что он не таков, каким вы его все время видели и отражали.
Ирина Млодик
